Редакторы сократили «Историю киноискусства»
Но дело даже не в количестве фильмов, а в традиционной методологии. Этот просчет характерен не только для данной книги, но и для опубликованных у нас историй зарубежного кино. Когда читаешь книгу С. Комарова, а вслед за ней — В. Колодяжной и И. Трутко, создается впечатление, будто советской кинематографии в 20 — 30-е годы не существовало вообще. Стоит ли о ней, мол, говорить, если она не предмет исследования?
Заметим, что такие видные историки кино, как Ж. Садуль и Е. Теплиц, проблемы историографии решают всегда комплексно. Они не обходят молчанием советское киноискусство. Кесарю воздают кесарево. Между тем наши редакторы из издательства «Прогресс» сократили «Историю киноискусства» Теплица именно за счет советской кинематографии. Странно, не правда ли? Неужели нашим читателям неинтересно познакомиться с теми страницами, которые Теплиц посвятил советской кинематографии? Можно в чем-то с ним не согласиться, можно поспорить, но поучительны даже те эпизоды, где польский историк кино повторяет или разделяет наши собственные старые ошибки и заблуждения.
Справедливости ради отмечу, что в первом томе «Истории» все же есть попытка авторов заглянуть в пограничную область советского и зарубежного кино. На стр. 496 в главе о документальном кино удачно сопоставлены «Шагай, Совет!» и «Берлин — симфония большого города». Фильмы о двух столицах выражают два мировоззрения, два противоположных творческих кредо. Контрастное сопоставление их кратко, емко и поучительно. Именно в таком ключе мог бы решаться сравнительный анализ ряда советских и зарубежных фильмов в других разделах книги.
Весьма удачен «выход» из проблематики фильма «Броненосец «Потемкин» к «Хиросиме, моя любовь» Алена Рене. Наши выдающиеся картины 20-х годов действительно определяют движение творческой практики и в мировом кино. О них высказываются новые, подчас негативные взгляды, но они не перестают быть реальными факторами современной кинематографической и общественной жизни И об этом неплохо помнить, приступая к любым вопросам советской киноисториографии.
далее. По моим наблюдениям, авторы пребывают в состоянии непонятной робости, когда речь заходит о возможных влияниях зарубежного кино на кино Советской России. Так, «Нетерпимость» Гриффита упомянута на стр. 284 не в связи с Эйзенштейном, как следовало ожидать, а как случайный повод, толкнувший якобы 27-летнего Пудовкина в кино. Это уж воистину из области мифотворчества, тогда как нужен научный подход к столь существенному вопросу.
Известно, какое огромное впечатление на советских кинематографистов произвела в 20-е годы «Парижанка» Ч. Чаплина, едва ли не большее, чем чаплинские кинокомедии. Но об этом фильме, как и о «Последнем человеке» и многих других картинах тех лет, нет ни одного слова в первом томе, хотя они оказали заметное влияние на советский кинематограф.
Нередко положительное, а зачастую и отрицательное. Зарубежное кино было одним из энергичных «действующих лиц» на советском экране 20-х годов. Опустив это обстоятельство, «История» тем самым в какой-то мере исказила линию идейно-художественной борьбы: в книге лишь упомянут, но не изучен главный наш противник—буржуазный кинематограф с его хитрыми перфорированными силками — салонными мелодрамами и вестернами, сказками о современных Золушках и притчами о сверхчеловеках, побасенками о добрых миллионерах. Армии целлулоидных мифов противостояли герои революционных лент. Линия фронта проходила в сознании зрителей. Прибыльные и актуальные схемы на вулкан на этом сайте .
